Have you ever given away a precious possession for someone else?
The Gift of the Magi is a classic story that talks about what people are willing to do for love. The vocabulary and sentence structure are complex and literary, and it uses plenty of resources to convey the tragedy of poverty and of bad luck.
In this lesson, you will be able to examine what resources can help emphasize and convey different meanings, and you will be able to identify hyperboles, metaphors and other resources, as well revising some key vocabulary.
Don't forget to show this video to your friends so you can practice together by discussing it.
Пенни спасали по одному и по два за раз, сметая бульдозерами бакалейщика, торговца овощами и мясника, пока щеки не горели от молчаливого приписывания бережливости, подразумеваемой такой близкой сделкой.
Трижды Делла пересчитывала его.
Один доллар и восемьдесят семь центов.
А на следующий день должно было быть Рождество.
Делать было явно нечего, кроме как плюхнуться на ветхую кушетку и завыть.
Так и поступила Делла, что наводит на нравственные размышления о том, что жизнь состоит из рыданий, всхлипываний и улыбок, причем всхлипывания преобладают.
Пока хозяйка дома постепенно спадает с первой стадии на вторую, загляните в жилище.
Меблированная квартира за 8 долларов в неделю. Это не совсем то, что нужно для описания, но это определенно имело значение в поисках нищенствующего отряда.
В вестибюле внизу стоял почтовый ящик, в который не опускалось ни одно письмо, и электрическая кнопка, из которой ни один смертный не мог вытянуть кольцо.
Там же находилась карточка с именем «Мистер Джеймс Диллингем Янг».
«Диллингем» был брошен на ветер в прежний период процветания, когда его владельцу платили 30 долларов в неделю.
Теперь, когда доход сократился до 20 долларов, буквы Диллингема выглядели расплывчатыми, как будто они серьезно подумывали о заключении контракта на скромную и непритязательную букву Д.
Но всякий раз, когда мистер Джеймс Диллингем Янг возвращался домой и добирался до своей квартиры наверху, его называли «Джим». и крепко обняла миссис Джеймс Диллингем Янг, уже представленную вам как Делла.
Что все очень хорошо.
Делла закончила плакать и потерла щеки тряпкой для пудры.
Она стояла у окна и тупо смотрела на серую кошку, прогуливающуюся у серого забора на сером заднем дворе.
Завтра должно было быть Рождество, а у нее было всего 1 доллар 87 центов, чтобы купить Джиму подарок.
Она копила каждую копейку, которую могла, в течение нескольких месяцев, и вот результат.
На двадцать долларов в неделю далеко не уедешь.
Расходы оказались больше, чем она рассчитывала.
Они всегда есть. Всего 1,87 доллара на подарок для Джима.
Ее Джим. Много счастливых часов она провела, планируя для него что-то приятное.
Что-то прекрасное и редкое, и в фунтах стерлингов — что-то чуть-чуть близкое к тому, чтобы быть достойным чести принадлежать Джиму.
Между окнами комнаты было трюмо.
Возможно, вы видели трюмо в квартире за 8 долларов.
Очень худой и очень подвижный человек может, наблюдая свое отражение в быстрой последовательности продольных полос, получить довольно точное представление о своей внешности.
Делла, будучи стройной, овладела искусством.
Внезапно она отвернулась от окна и остановилась перед стеклом.
Ее глаза ярко сияли, но ее лицо потеряло свой цвет в течение 20 секунд.
Она быстро распустила волосы и позволила им упасть во всю длину.
Так вот, у Джеймса Диллингема Янга было два владения, которыми они оба очень гордились.
Одними из них были золотые часы Джима, принадлежавшие его отцу и деду. Другим были волосы Деллы.
Если бы королева Савская жила в квартире напротив вентиляционной шахты, Делла однажды позволила бы своим волосам высунуться из окна, чтобы обесценить драгоценности и подарки Ее Величества.
Если бы царь Соломон был уборщиком со всеми его сокровищами, сложенными в подвале, Джим вытаскивал бы свои часы каждый раз, когда проходил мимо, просто чтобы увидеть, как он от зависти выщипывает свою бороду.
Так что теперь прекрасные волосы Деллы падали на нее, струясь и сияя, как каскад коричневых вод.
Он был ниже ее колена и стал для нее почти одеждой.
И затем она сделала это снова нервно и быстро.
Однажды она запнулась на минуту и замерла, пока одна-две слезы брызнули на потертый красный ковер.
На ней пошла ее старая коричневая куртка; пошла старая коричневая шляпа.
Закружившись в юбках и с блестящим блеском в глазах, она выпорхнула из двери и спустилась по лестнице на улицу.
Там, где она остановилась, вывеска гласила: «Мадам Софрони. Товары для волос всех видов».
Один пролет вверх Делла пробежала, собравшись с духом, тяжело дыша.
— Ты купишь мои волосы?
"Я покупаю волосы," сказала мадам. «Снимите шляпу. Давайте посмотрим, как она выглядит».
Вниз струился коричневый каскад.
— Двадцать долларов, — сказала мадам, опытной рукой поднимая гирю.
"Дай мне это быстро," сказала Делла.
О, и следующие два часа пролетели на радужных крыльях.
Забудьте о хэш-метафоре. Она рыскала по магазинам в поисках подарка Джиму.
Она нашла его наконец. Он определенно был сделан для Джима и ни для кого другого.
Другого подобного не было ни в одном из магазинов, и она все их вывернула наизнанку.
Это была платиновая цепочка для брелоков, простая и целомудренная по дизайну, должным образом заявляющая о своей ценности одним только содержанием, а не показным орнаментом, как и подобает всем хорошим вещам.
Это было даже достойно The Watch.
Как только она увидела его, она поняла, что это, должно быть, Джим. Это было похоже на него.
Спокойствие и ценность - описание применимо к обоим.
За это с нее взяли 21 доллар, и она поспешила домой с 87 центами.
С этой цепочкой на часах Джим мог бы беспокоиться о времени в любой компании.
Как ни велики были часы, он иногда посматривал на них украдкой из-за старого кожаного ремешка, которым он пользовался вместо цепочки.
Когда Делла вернулась домой, ее опьянение немного уступило место благоразумию и разуму.
Она достала щипцы для завивки, зажгла газ и принялась чинить разрушения, нанесенные щедростью вкупе с любовью.
Что всегда является огромной задачей, дорогие друзья, колоссальной задачей.
Через сорок минут ее голова покрылась крошечными, плотно прилегающими кудряшками, что делало ее удивительно похожей на школьницу-прогульщика.
Она долго внимательно и критически смотрела на свое отражение в зеркале.
«Если Джим не убьет меня, — сказала она себе, — прежде чем он взглянет на меня еще раз, он скажет, что я похожа на хористку с Кони-Айленда.
Но что я могла сделать? делать доллар и восемьдесят семь центов?»
В 7 часов кофе был заварен, а сковорода стояла на задней стороне плиты горячей и готовой для жарки отбивных.
Джим никогда не опаздывал. Делла сложила брелок в руке вдвое и села на угол стола возле двери, в которую он всегда входил.
Затем она услышала его шаги на лестнице первого этажа и на мгновение побледнела.
У нее была привычка тихонько молиться о самых простых житейских вещах, а теперь она шептала: «Господи, сделай так, чтобы он думал, что я все еще хорошенькая!»
Дверь открылась, Джим вошел и закрыл ее.
Он выглядел худым и очень серьезным.
Бедняга, ему всего двадцать два года, а обременять семью!
Ему нужно было новое пальто, а он был без перчаток.
Джим остановился в дверях, неподвижный, как сеттер, учуяв запах перепелов.
Его глаза были устремлены на Деллу, и в них было выражение, которого она не могла прочесть, и это испугало ее.
Это не было ни гневом, ни удивлением, ни неодобрением, ни ужасом, ни одним из тех чувств, к которым она была готова.
Он просто пристально смотрел на нее с тем особенным выражением лица.
Делла слезла со стола и подошла к нему.
«Джим, дорогой, — воскликнула она, — не смотри на меня так. Я остригла волосы и продала их, потому что не смогла бы пережить Рождество, не подарив тебе подарок.
Они снова отрастут… Вы, вы не будете возражать, не так ли?
Я просто должен был сделать это. Мои волосы растут ужасно быстро.
О, скажи: "Счастливого Рождества, Джим, и давай будем счастливы.
Ты не знаешь, что такое милое - какое красивое, милое" подарок, который у меня есть для тебя».
— Ты остригла волосы?
«Отрежьте его и продайте», — сказала Делла. "Разве я тебе не так же нравлюсь, так или иначе?
Я - я без моих волос, не так ли?"
Джим с любопытством оглядел комнату.
"Вы говорите, что ваши волосы исчезли?" — сказал он с видом почти идиота.
"Вам не нужно искать его," сказала Делла. -- Он продан, говорю тебе, -- продан и тоже ушел.
Сочельник, мальчик. Будь добр ко мне, потому что он достался тебе. Может быть, волосы на моей голове были сочтены, -- продолжала она с внезапной серьезной сладостью, "но никто никогда не мог сосчитать мою любовь к тебе.
Может, мне надеть отбивные, Джим?"
Выйдя из транса, Джим, казалось, быстро проснулся. Он развернул свою Деллу.
В течение десяти секунд давайте осмотрительно осмотрим какой-нибудь несущественный объект в другом направлении.
Восемь долларов в неделю или миллион в год — какая разница?
Математик или остроумец дадут вам неверный ответ.
Волхвы принесли ценные дары, но такого среди них не было.
Это мрачное утверждение будет освещено позже.
Джим вытащил из кармана пальто сверток и бросил его на стол.
«Не заблуждайтесь, Делл, — сказал он, — насчет меня.
Я не думаю, что стрижка, бритье или шампунь могут заставить меня меньше любить мою девушку.
Но если вы Я разверну этот пакет, и вы поймете, почему я вас сначала задержал.
Белые пальцы ловко рвали веревку и бумагу.
А потом восторженный крик радости; а потом увы!
Быстрая женская перемена в истерические слезы и причитания, требующие немедленного применения всех утешительных сил хозяина квартиры.
Ибо там лежали Гребни — набор гребней, боковой и задний, которым Делла давно поклонялась в витрине Бродвея.
Красивые гребни, чистый панцирь черепахи, с ободком, украшенным драгоценными камнями - как раз тот оттенок, который можно носить с красивыми исчезнувшими волосами.
Это были дорогие гребни, она знала, что в глубине души она просто жаждала и тосковала по ним без малейшей надежды на обладание.
И теперь они были ее, но пряди, которые должны были украшать заветные украшения, исчезли.
Но она прижала их к груди и, наконец, смогла поднять мутные глаза и улыбнуться и сказать: «У меня так быстро растут волосы, Джим!»
И тогда Делла вскочила, как маленькая опаленная кошка, и закричала: «О, о!»
Джим еще не видел своего прекрасного подарка. Она жадно протянула его ему на раскрытой ладони.
Тусклый драгоценный металл словно вспыхивал отражением ее яркого и пылкого духа.
"Правда, это денди, Джим? Я облазил весь город, чтобы найти его.
Теперь тебе придется смотреть на время по сто раз в день. Дай мне свои часы.
Я хочу посмотреть, как они смотрятся на них".
Вместо того, чтобы подчиниться, Джим рухнул на диван, сложил руки под затылок и улыбнулся.
«Делл, — сказал он, — давай уберем наши рождественские подарки и оставим их на некоторое время.
Они слишком хороши, чтобы пользоваться ими сейчас.
Я продал часы, чтобы получить деньги на покупку твоих гребней. отбивные на ".
Волхвы, как известно, были мудрецы - чудесные мудрецы, которые приносили дары Младенцу в яслях.
Они изобрели искусство дарить рождественские подарки.
Будучи мудрыми, их дары, несомненно, были мудрыми, возможно, с привилегией обмена в случае дублирования.
И здесь я сбивчиво изложил вам ничем не примечательную хронику двух глупых детей в квартире, которые самым неразумным образом пожертвовали друг для друга величайшими сокровищами своего дома.
Но в заключение мудрецам наших дней следует сказать, что из всех дарящих дары эти двое были самыми мудрыми.
Из всех, кто дарит и получает подарки, такие, как они, самые мудрые.
Везде они самые мудрые. Они маги.
The gift of the Magi, by O Henry. Performed by Julie Harris.
One dollar and eighty-seven cents. That was all.
And sixty cents of it was in pennies.
Pennies saved one and two at a time by bulldozing the grocer and the vegetable man and the butcher,
until one's cheeks burned with a silent imputation of parsimony that such close dealing implied.
Three times Della counted it.
One dollar and eighty-seven cents.
And, the next day would be Christmas.
There was clearly nothing to do but flop down on the shabby little couch and howl.
So Della did it, which instigates the moral reflection that life is made up of sobs, sniffles, and smiles, with sniffles predominating.
While the mistress of the home is gradually subsiding from the first stage to the second, take a look at the home.
A furnished flat at eight dollars per week. It did not exactly beggar description,
but it certainly had that word on the lookout for the mendicancy squad.
In the vestibule below was a letter-box into which no letter would go, and an electric button,
from which no mortal finger could coax a ring.
Also appertaining there unto was a card bearing the name "Mr. James Dillingham Young."
The "Dillingham" had been flung to the breeze during a former period of prosperity when its possessor
was being paid thirty dollars per week.
Now when the income was shrunk to twenty dollars,
the letters of Dillingham looked blurred as though they were thinking seriously of contracting to a modest and unassuming D.
But whenever Mr. James Dillingham Young came home and reached his flat above
he was called "Jim" and greatly hugged by Mrs. James Dillingham Young, already introduced to you as Della.
Which is all very good.
Della finished her cry and attended to her cheeks with the powder rag.
She stood by the window and looked out dully at a gray cat, walking a gray fence, in a gray backyard.
Tomorrow would be Christmas day, and she had only one dollar and eighty-seven cents with which to buy Jim a present.
She'd been saving every penny she could for months, with this result.
Twenty dollars a week doesn't go far.
Expenses had been greater than she had calculated. They always are.
Only a dollar eighty-seven to buy a present for Jim. Her Jim.
Many a happy hour, she had spent planning something nice for him.
Something fine and rare, and sterling - something just a little bit near to being worthy of the honor of being owned by Jim.
There was a pier-glass between the windows of the room.
Perhaps you've seen a pier glass in an eight dollar flat.
A very thin and very agile person may, by observing his reflection in a rapid sequence of longitudinal strips,
obtain a fairly accurate conception of his looks. Della, being slender, had mastered the art.
Suddenly she whirled from the window and stood before the glass.
Her eyes were shining brilliantly, but her face had lost its color within twenty seconds.
Rapidly, she pulled down her hair and let it fall to its full length.
Now, there were two possessions of the James Dillingham Youngs in which they both took a mighty pride.
One was Jim's gold watch, that had been his father's and his grandfather's. The other was Della's hair.
Had the Queen of Sheba lived in the flat across the airshaft,
Della would have let her hair hang out the window some day to dry just to depreciate Her Majesty's jewels and gifts.
Had King Solomon been the janitor, with all his treasures piled up in the basement,
Jim would have pulled out his watch every time he passed, just to see him pluck at his beard from envy.
So now Della's beautiful hair fell about her rippling and shining like a cascade of brown waters.
It reached below her knee and made itself almost a garment for her.
And then she did it up again nervously and quickly.
Once, she faltered for a minute and stood still while a tear or two splashed on the worn red carpet.
On went her old brown jacket; on went the old brown hat.
With a whirl of skirts, and with the brilliant sparkle still in her eyes, she fluttered out the door and down the stairs to the street.
Where she stopped the sign read: "Madame Sofronie. Hair Goods of All Kinds."
One flight up Della ran, collected herself, panting.
Madame, large, too white, chilly, hardly looked the "Sofronie."
"Will you buy my hair?" asked Della.
"I buy hair," said Madame. "Take your hat off. Let's have a sight at the looks of it."
Down rippled the brown cascade.
"Twenty dollars," said madame, lifting the mass with a practised hand.
"Give it to me quick," said Della.
Oh, and the next two hours tripped by on rosy wings.
Forget the hashed metaphor. She was ransacking the stores for Jim's present.
She found it at last. It surely had been made for Jim and no one else.
There was no other like it in any of the stores, and she had turned all of them inside out.
It was a platinum fob chain, simple and chaste in design, properly proclaiming its value by substance alone,
and not by meretricious ornamentation - as all good things should do.
It was even worthy of The Watch.
As soon as she saw it she knew that it must be Jim's. It was like him.
Quietness and value - the description applied to both.
Twenty-one dollars they took from her for it, and she hurried home with the eighty-seven cents.
With that chain on his watch Jim might be properly anxious about the time in any company.
Grand as the watch was, he sometimes looked at it on the sly
on account of the old leather strap that he used in place of a chain.
When Della reached home her intoxication gave way a little to prudence and reason.
She got out her curling irons and lighted the gas and went to work repairing the ravages made by generosity added to love.
Which is always a tremendous task, dear friends - a mammoth task.
Within forty minutes her head was covered with tiny,
close lying curls that made her look wonderfully like a truant schoolboy.
She looked at her reflection in the mirror long carefully, and critically.
"If Jim doesn't kill me," she said to herself,
"before he takes a second look at me, he'll say I look like a Coney Island chorus girl.
But what could I do? - oh! what could I do with a dollar and eighty-seven cents?"
At seven o'clock the coffee was made and the frying-pan was on the back of the stove hot and ready to cook the chops.
Jim was never late. Della doubled the fob chain in her hand and sat on the corner of the table near the door that he always entered.
Then she heard his step on the stairway down on the first flight,
and she turned white for just a moment.
She had a habit of saying little silent prayers about the simplest everyday things, and now she whispered:
"Please God, make him think I'm still pretty!"
The door opened and Jim stepped in and closed it.
He looked thin and very serious.
Poor fellow, he was only twenty-two, and to be burdened with a family!
He needed a new overcoat and he was without gloves.
Jim stopped inside the door, as immovable as a setter, at the scent of quail.
His eyes were fixed upon Della,
and there was an expression in them that she could not read, and it terrified her.
It was not anger, nor surprise, nor disapproval, nor horror,
nor any of the sentiments that she had been prepared for.
He simply stared at her fixedly with that peculiar expression on his face.
Della wriggled off the table and went for him.
"Jim, darling," she cried, "don't look at me that way. I had my hair cut off and sold it
because I couldn't have lived through Christmas without giving you a present.
It'll grow out again - you, you won't mind, will you?
I just had to do it. My hair grows awfully fast.
Oh, say Merry Christmas Jim, and let's be happy.
You don't know what a nice - what a beautiful, nice gift I've got for you."
"You've cut off your hair?" asked Jim, laboriously,
as if he had not arrived at that patent fact yet even after the hardest mental labor.
"Cut it off and sold it," said Della. "Don't you like me just as well, anyhow?
I'm me without my hair, ain't I?"
Jim looked about the room curiously.
"You say your hair is gone?" he said, with an air almost of idiocy.
"You needn't look for it," said Della. "It's sold, I tell you - sold and gone, too.
It's Christmas Eve, boy. Be good to me, for it went for you. Maybe the hairs of my head were numbered,"
she went on with a sudden serious sweetness,
"but nobody could ever count my love for you. Shall I put the chops on, Jim?"
Out of his trance Jim seemed quickly to wake. He unfolded his Della.
For ten seconds let us regard with discreet scrutiny some inconsequential object in the other direction.
Eight dollars a week or a million a year - what is the difference?
A mathematician or a wit would give you the wrong answer.
The magi brought valuable gifts, but that was not among them.
This dark assertion will be illuminated later on.
Jim drew a package from his overcoat pocket and threw it upon the table.
"Don't make any mistake, Dell," he said, "about me.
I don't think there's anything in the way of a haircut or a shave or a shampoo that could make me like my girl any less.
But if you'll unwrap that package, you may see why you had me going awhile at first.
White fingers and nimble tore at the string and paper.
And then an ecstatic scream of joy; and then, alas!
A quick feminine change to hysterical tears and wails,
necessitating the immediate employment of all the comforting powers of the lord of the flat.
For there lay The Combs - the set of combs, side and back,
that Della had worshipped for long in a Broadway window.
Beautiful combs, pure tortoise shell, with jeweled rims - just the shade to wear in the beautiful vanished hair.
They were expensive combs,
she knew in her heart had simply craved and yearned over them without the least hope of possession.
And now, they were hers, but the tresses that should have adorned the coveted adornments were gone.
But she hugged them to her bosom,
and at length she was able to look up with dim eyes and a smile and say:
"My hair grows so fast, Jim!"
And then Della leaped up like a little singed cat and cried, "Oh, oh!"
Jim had not yet seen his beautiful present. She held it out to him eagerly upon her open palm.
The dull precious metal seemed to flash with the reflection of her bright and ardent spirit.
"Isn't it a dandy, Jim? I hunted all over town to find it.
You'll have to look at the time hundred times a day now. Give me your watch.
I want to see how it looks on it."
Instead of obeying, Jim tumbled down on the couch and put his hands under the back of his head and smiled.
"Dell," said he, "let's put our Christmas presents away and and keep them awhile.
They're too nice to use just at present.
I sold the watch to get the money to buy your combs. And now suppose you put the chops on."
The Magi, as you know, were wise men -
wonderfully wise men who brought gifts to the Baby in the manger.
They invented the art of giving Christmas presents.
Being wise, their gifts were no doubt wise ones,
possibly bearing the privilege of exchange in case of duplication.
And here I have lamely related to you the uneventful chronicle of two foolish children
in a flat who most unwisely sacrificed for each other the greatest treasures of their house.
But in a last word to the wise of these days,
let it be said that of all who give gifts, these two were the wisest.
Of all who give and receive gifts, such as they are wisest.
